В общем, юзерам ФБ рекомендую подписаться на Иртеньева
В общем, так. Несколько лет назад ехали в одной машине четыре
человека. Виктор Шендерович – прозаик, Михаил Кочетков – бард,
Игорь Иртеньев – поэт. За рулем хозяин машины Н. Н. – жуткий козел,
Но, помимо этого, еще директор одного знаменитого эстрадного
артиста, которого, как впоследствии выяснилось, бессовестно
обворовывал. Последнее обстоятельство к делу не относится, скорее,
придает образу дополнительный объем.
И вот машина застревает в пробке. Стоим десять минут, двадцать,
сорок. Куда могли, уже опоздали, но выходить смысла нет. Да и
возможности, кстати. И тут Н. Н. говорит:
– Вот у меня в армии тоже история была перед самым дембелем
(почему “тоже”, непонятно, поскольку никаких историй до этого не
звучало). Идем мы вот также зимой в патруле (а на улице меж тем плюс
тридцать), я – старшим. И вдруг какой-то чурка из-за угла выныривает.
Нас увидел – и бежать. Мы – за ним. Он – от нас, а мы – за ним,
представляете?
Трое слушателей, люди с развитым художественным воображением,
согласно кивнули.
– В общем, я от своих оторвался, и преследую его в одиночку. Уже какие-
то склады пошли, пути железнодорожные… Чувствую, он уже сдыхать
начал. Короче, догоняю его, суку, вырубаю, он с катушек, тут остальные
подбежали, повинтили его. Ну, я решил перекурить, сел на рельсы,
жарко же, не чувствуешь сразу-то. А когда в часть вернулся, вечером
уже, смотрю, а у меня яйца-то, как у слона. А мне ж на дембель вот-вот.
Я в медсанчасть. Фельдшер посмотрел меня и уколы назначил.
Неделю они меня кололи, а через неделю смотрю, а яйца-то у меня совсем маленькие стали. А мне ж на дембель Я говорю, вы что ж, суки, сделали, куда я с такими? Колите обратно. Фельдшер говорит – не бзди, так восстановятся. Ну,сейчас действительно вроде нормально, а уж столько лет прошло.
И замолчал.
В наступившей тишине слово взял поэт:
– А я, когда в армии служил, в самоход однажды пошел, на первом году
еще. Обратно уже возвращаюсь, раз – патруль навстречу. Я от – них,
они – за мной. Думал, оторвусь, как не фиг делать. И тут за мной
сержант увязался, здоровый такой лось. Я – к путям, думаю, под вагон
нырну, хрен он там меня найдет. Самую малость уже оставалось – и тут
он меня, сука, сзади вырубил. Десять суток губы мне объявили, но так и
не отсидел, там места в тот момент не было. А потом мне ребята из соседней части рассказали, что у них один мудак яйца себе перед самым дембелем отморозил.
На узком челе Н. Н. отразилась смутная догадка. Но тут подошла
очередь прозаика.
– А я в армии медбратом служил. И приходит к нам как-то чудик один,
сержант, с вот такими яйцами. На рельсы сел, идиот. На улице минус
тридцать, а он на рельсы! Фельдшер его поглядел, чуть со смеху не
сдох. А тот буквально плачет. Сделайте, говорит, мужики, что-нибудь,
мне ж на дембель скоро, а кто мне даст с такими. Фельдшер ему уколы
назначил, но по пьяни, видать, что-то перепутал. А мне чего? Что дают,
тем и колю. В общем, через неделю у него каждое яйцо с горошину
было. Фельдшера под трибунал чуть не отдали.
– А сержант? – хрипло спросил Н. Н.
– Да кто ж его знает, – зевнул писатель, – помер, небось. А если и жив,
то я ему не завидую.
В картине мира Н. Н., до этого дня абсолютно монолитной, произошел,
судя по его лицу, тектонический сдвиг. Разрушение необходимо было
закончить. Дело было за бардом. И он не подкачал.
– Когда в прошлой жизни я был мужским яйцом…– раздумчиво начал он.