Henrik Harlaut

Sheridan · 11.02.2014, 18:44

Хенрик Харло - лыжник года 2013

Хенрик Харло родом из Швеции. Он лыжник и согласно онлайн-голосованию журнала Freeskier - лыжник года 2013.

И все же он не cпортсмен, по крайней мере, в традиционном понимании этого слова. Когда я летел над пустыней Невада, сидя в узком кресле, находящимся прямо после уборной, на мои плечи была взвалена трудная, почти невозможная миссия – исправление неправильного восприятия общественностью этого чемпиона X Games в соответствии с тем, что я знаю на самом деле. Хенрик Харло– нечто гораздо большее, чем тот публичный образ, который многим знаком. Его олимпийская заявка будет интермедией к главному акту, истории 22-летнего парня, который навсегда изменил лыжный спорт.

– Самый большой маленький город в мире! – воскликнул бородатый мужчина в кепке Realtree camo, когда самолет делал круг перед приземлением. С небольшим усилием он оторвал свои глаза от раскинувшихся внизу огней казино и с энтузиазмом погрозил пальцем своему приятелю через проход, как квотербэк третьей линии мог бы погрозить ресиверу-новичку, только что сделавшему пас Hail Mary на последних пяти секундах четвертого периода. Прозвучал сигнал, разрешающий снять ремни безопасности, и люди, толкая друг друга, начали толпиться в проходе. Когда мы выходили через вестибюль, я старался не пересекаться взглядом с солдатами, играющими в покерных автоматах, у которых были такие лица, будто они сидели на метамфетамине. Кого-то рвало в один из питьевых фонтанчиков. Рино.

Парень за стойкой проката машин был заинтригован планами моей поездки.

– Собираетесь в Маммонт, ха, – сказал он. – Вы сноубордист? Когда я увидел длинные волосы, то решил, что вы либо сноубордист, либо музыкант.

– Я лыжник. Я еду туда, чтобы написать статью об Олимпийских играх.

Он понимающе улыбнулся, услышав что-то знакомое для него.

– Ну, тогда это про Шона Уайта.

– Боюсь, нет, – сказал я. – Никому больше нет дела до этого рыжего придурка. Теперь это по профилю Хенрика Харло.

– Никогда о нем не слышал.

– Услышите. Через несколько месяцев он будет круче, чем Летающий Помидор и Тони Хоук. Вместе взятые.

Затем, в атмосфере важности, приличествовавшей посвященному лицу, я схватил со стойки ключи и ушел.

По правде говоря, я никогда не имел дела со стандартными олимпийскими драмами и выдуманными историями про золушку от спорта. Олимпийский дебют в слоупстайле и хафпайпе – предмет разговора для стариков на званом ужине и за игрой в бридж. Фрискиинг, который я знаю и люблю, в любом случае будет неправильно понят такими энтузиастами, собирающимися возле кулера. Как и большинство эстетических занятий, которые попадают под лозунг «экшен спорт», он находится за границами понимания широкой американской публики.

Мчась в незастрахованном «Шевроле» со скоростью 90 миль в час сквозь темноту пустыни, я вспоминал не так давно прошедшее лето (хотя четыре или пять лет составляют эпоху в масштабе молодой истории фрискиинга), когда я жил с Хенриком и десятью другими ребятами в лыжном домике Маунт-Худ, в стороне от трассы 26 в Орегоне. Ночью звук двигателя тормозящих Peterbilt (марка автомобиля) грохотал через оконные стекла в той исключительной манере, которая характерна для больших грузовиков в туманном коридоре высоких деревьев. После того, как все ложились спать, вы могли слышать Хенрика, тихо посмеивающегося со своего матраса на чердаке.

Он смотрел мультяшный мюзикл «A Goofy Movie» на своем ноутбуке, практикуя его «Henglish». Самой очаровательной вещью в 17-летнем шведе, помимо его очевидного лыжного таланта, было творческое использование английской дикции. Он всегда добавлял и/или пропускал буквы «h» и «s». Его любимый фильм был о мальчике-волшебнике по имени «’Arry Potters» (прим: «Harry Potter»). Его голливудское романтическое увлечение: «Hemma Watson» (прим: «Emma Watson»). Алоэ произносилось как «AOL». Milwaukee становилось далеким «Milky Way» (прим: «Милуоки» и «Млечный Путь, соответственно»). «Я всегда путаю Черепашек-Ниндзя с этими Тремя Комарами (Mosquitos)», сказал он однажды. Он подразумевал «Мушкетеров» (Musketeers). Единственной манерой выражаться, в которой он преуспел в те дни, были тексты Wu-Tang.

В том доме все его любили. Хенрик был нашим маленьким «brudder»(прим. «бро, братишка»); мы – его суррогатная семья. У него были специальное прозвище и секретное рукопожатие для каждого из нас. Несколько раз я водил его в Sandy (местный супермаркет) в 10 часов вечера – так он мог получить Taco Bell, когда у него заканчивалась карамель Goetze и хлопья Fruit Loops. Когда он заходил в магазин после тренировок на леднике, то глухой топот лыжных ботинок разносился по всему зданию, а незнакомцы неизменно таращили глаза на шведского хоббита в грязной длинной футболке.

Но Хенрик не обращал никакого внимания. Взрослея в городке Оре, в Швеции, он четко понимал, что у людей имеется тенденция поддерживать весьма узкое представление о лыжном спорте. Швеция имеет легендарную историю альпийских и скандинавских лыжных чемпионов. Консервативные личности и по сей день пренебрежительно называют сноубординг «hashplanka» или «stoner board». Местный уроженец Jon Olsson помог проложить путь растущему поколению фрискиеров, но Хенрик слабо соответствует стандарту. Трудно сказать, в каком месте в скандинавскую культуру спортивных соревнований на снегу вписывался молодой Хенрик, если вообще вписывался. Он не позиционировал себя как Jon Olsson, скорее как Tanner Hall или Mickael Deschenaux. Гангстер на снегу.

Показное высокомерие, которое демонстрировал Хенрик во время своей карьеры в 2009 году, значительно расходилось с его личностью – интровертированного и чрезвычайно скромного ребенка, который говорил «Да ладно вам» при малейшей попытке сделать ему комплимент. Даже его комически-нелепое употребление слов было умным действием, тактикой диверсии, которая позволила ему делать то, для чего он прилагал все усилия. Бездельничая в отдалении от остальных, он наблюдал и слушал. Изучал.

Однажды ночью тем летом, я позаимствовал его компьютер, чтобы проверить электронную почту. Прежде, чем я напечатал пароль, я почувствовал легкий стук по плечу, и Хенрик вежливо спросил, мог ли он предположить, какой у меня пароль. Его лицо растянулось в хитрой улыбке, которая демонстрировала два ряда белых зубов. «Это Dynastar?» – прошептал он. Да, это Dynastar.

Я не катался на лыжах Dynastar четыре года, но Хенрик не назвал никого из моих текущих спонсоров. Только первого. Он слишком хорошо знал вещи, которые лыжник держит близко к сердцу. Если бы лыжный спорт был литературой, Хенрик был бы Дж.Д.Сэлинджером. Если бы он был гитаристом, то он был бы Хендриксом или Пейджем. Лыжный спорт для Хенрика – то, что приносит ощущение смысла, которое течет через него как некая божественная прихоть. Лыжный спорт Хенрика – симфония, которую он родился написать, произведение, за которым целый мир скоро будет наблюдать, затаив дыхание.

Я въехал в город и нашел, что он практически не изменился. Маммонт – пустынный остров, где рождаются великие лыжники и где заканчиваются бесплодные поиски. То же самое, так или иначе, справедливо для любого места, которое слишком замечательно, чтобы быть правдой, даже если до него всего лишь три часа езды.

Я пошел прямо в Lakanuki, местный гавайский бар, который является и напастью и благодатью ночной жизни Маммонта. Это была неделя Благодарения и на улице выстроилась линия длиной в 40 человек. Лос-анджелесские «Воскресные воители», одетые в плотный черный деним и кожаные куртки, одерживали превосходство над местными жителями. Хенрик и Фил Касабон нашлись, как я и думал, поодаль в толпе возле двери.

– Все тот же Blunt, – сказал Хенрик, когда мы обменялись рукопожатиями.

– Да сэр, Blunt, – ответил я в том же духе. Это наше обоюдное прозвище со времен того домика в Маунт-Худе

Пока мы ждали возможности зайти внутрь, Касабон и Хенрик обменивались тычками по ребрам.

– Попался! – сказал Фил после тридцати секунд попыток прорваться через защиту Хенрика.

– Нет, B («B-dog», кличка Фила Касабона), здесь ребер нет, – Хенрик боролся до последнего, показывая на место чуть повыше его бедра.

– Он никогда не признаётся, когда пропускает, – объяснил Фил. Это было редкое зрелище – наблюдать их в каком бы то ни было виде соревнования, даже таком пустячном.

Есть сходство между одноименными героями B&E (B-Dog and E-Dollo) Show. Несколько лет назад они приняли решение, для которого требовалась определенная смелость – они отделились от Level 1 Productions, преследуя свою собственную концепцию в интернет-роликах, которые создавались под лейблом Tanner Hall Inspired. Зажигательный успех B&E Show не был сюрпризом. Эти двое изобрели или популяризировали почти половину трюков, которые ребята делают в наши дни.

B&E Show - Episode 5: The Medicine - YouTube

То, что они использовали музыку Wu-Tang в почти каждом из ранних выпусков, отнюдь не спонтанное решение или совпадение. Помимо вертикально интегрированного продакшена B&E Show (когда райдер сам снимает и монтирует), существует глубокий синтез шоу с идеалами хип-хоп синдиката RZA. Wu-Tang был первым хип-хоп-коллективом, который трактовал рэп как – объединение философии и ее физического проявления, классическую форму и стихийное творчество. Схожим образом B и E трактовали лыжный спорт, заимствуя достижения лыжных мастеров, пришедших до них, для того, чтобы создать бренд лыжного спорта, который выглядит и воспринимается совершенно иным образом.

Когда мы, наконец, миновали каменный фасад и вошли в бар, сноубордисты в кепках Red Bull и симпатичные девчонки выскочили, чтобы поприветствовать Хенрика. «Как дела, Dollo!» – говорил каждый. Он кивал головой и с робкой улыбкой отказывался от их попыток познакомиться. Это был тот же Хенрик, что и раньше, но чувствовавший себя более комфортно. Даже после того, как наша компания увеличилась до 10 человек, включая Hornbeck, P-White, Paul Bergeron, Vincent Gagnier и Traveling Circus в полном составе, Хенрик был единственным, кого узнавали абсолютно все.

Эти люди не были поклонниками Фила Касабона или B&E Show. Они даже не были фанатами лыжного спорта. Они были фанатами Хенрика. Мы были лишь частью Rat Pack, а он был Фрэнком Синатрой. Афрокосички и грилзы сменились на дреды, вместо заляпанной вытянутой футболки была чистая, но изменилось и еще кое-что. Он стал самым культовым лыжником со времен Глена Плейка. И это случилось внезапно. Я знал, что отправной точкой его популярности стал легендарный nose-butter triple cork на соревнованиях X Games в 2013.

Tanner Hall's message to Henrik Harlaut right before he drops the Nose Butter Triple Cork 1620 - YouTube

Это был трюк, который за одно мгновение сделал известным и Хенрика, и фрискиинг. Маневры для угождения толпе, возможно, не были его привилегированной методологией, но это было то, в чем мы нуждались. Я вспомнил возвышенную историю, которую скормил парнишке за стойкой проката машин Alamo. На тот момент это больше походило на шутку – предположить, что Хенрик Харло когда-нибудь станет настолько известен, как Шон Уайт, но прошло 5 часов и я начал сомневаться.

Группа девчонок попыталась украсть Хенрика, но он с жалобной улыбкой перебежал на другую сторону улицы.

– Никаких YOLO (you only live once – живешь лишь один раз), Dollo? – пошутил Фил, фраза, которая намекала на развлечение с поклонницами на одной вечеринке после соревнований.

– Не сегодня, – сказал Хенрик, – я собираюсь зависнуть с Blunt, Wrecka, и Shark Ducks.

Я решил оставить арендованный автомобиль на парковке, и мы вчетвером проделали скользкое путешествие до квартиры, которую B и E делили с Bergeron и братьями Gagnier. Мы сидели всю ночь, разговаривая о лыжном спорте, вплоть до рассветного зарева, которое проникло через раздвижную дверь. Хенрик вызвался спать на полу. Шведская команда зарезервировала для него номер люкс в гостинице Маммонта, но он предпочел быть со своими товарищами.

Похмелье на подъемнике. Кто-то позади нас завопил: «Хенрик! Хенрик Харло!» Я обернулся и увидел 50-летнего мужчину в штанах, которые обычно носили дровосеки, в 90-ых годах гонщики имели обыкновение надевать такие поверх спусковых комбинезонов. Я не знаю, что меня удивило больше – возраст мужчины или то, что кто-то назвал Хенрика по имени, а не по кличке Dollo.

– Мне интересно, стал ли ты Лыжником Года? – сказал мужчина, в то время как его ребенок стыдливо пытался спрятаться за него. – Результаты известны?

– Не уверен, – ответил Хенрик. – Я думаю, что голосование еще идет, – в этот момент он хитро посмотрел на меня и быстро улыбнулся той старой знакомой улыбкой. Каким-то образом он выяснил, что причина, по которой я приехал в Маммонт – это написание истории фрискиера, получившего Лыжника года.

– Ну, я голосовал за тебя, – сказал мужчина. – Удачи на Олимпийских Играх. Надеюсь, ты победишь, – подмигнул он, – несмотря на то, что ты не из США.

Ситуация сбила меня с толку. Это был взрослый фанат совсем другого вида лыжного спорта. Действительно ли он понимал, чем занимался Хенрик? Или он просто бездумно повторил что-то, что сказал ему его ребенок? Энтузиазм проголосовавшего за Хенрика мужчины был напоминанием о непостоянной популярности любой спортивной ниши; в действительности, имеющееся влияние фрискиинга как олимпийского вида спорта еще предстоит установить; необходимо провести сравнительную оценку с такими постоянными фаворитами, как, например, скоростной спуск.

Со времен ослепительного восхождения Jonny Moseley к славе после Nagano Games 98, такой вид лыж, как могул, практически исчез. Moseley шатался поблизости только в качестве знаменитости из B-списка и давал интервью репортерам. Что касается заинтересованности широкой публики, он, конечно, больше известен как телевизионная личность, чем золотой медалист в дисциплине, которая на момент ее расцвета была в центре Олимпийской программы.

Несмотря на то, что для авангардистского подхода Moseley к могулу и лыжному спорту в моем сердце всегда будет отведено специальное место, тот факт, что он даже рассматривался в качестве комментатора фрискинговых соревнований в Сочи, приводит к вопросу: может ли Moseley знать, что представляет собой сегодня тот спорт, который он создал? За пятнадцать лет фрискиинг сделал прыжок от кроманьонских фестов до утонченной системы стилей и веяний, которые упорядочены согласно догматическим прихотям ее различных течений. Этот промежуток во времени и развитии аналогичен пространству, разделяющему те моменты, когда Rodney Mullen изобрел кикфлип, а Nyjah Huston сделал front blunt на 20-ступеньчатой лестнице.

В постоянно меняющемся мире активного спорта выживет только тот, кто сможет адаптироваться. Только молодежь двигается вверх, и даже они должны знать, что их ресурсы небезграничны. Я боюсь того возраста, когда фрискиеры станут стареющими экс-олимпийцами, упивающимися увядшей славой мертвого спорта – когда фристайл будет одобрен, санкционирован, оценен, и наконец, убит руками Международного олимпийского комитета.

Тем не менее, когда я наблюдал в тот первый день, как стремительно катался Хенрик в парке Маммонта, я понял, что мои опасения по поводу Олимпийских игр неактуальны. Мировая сцена и бюрократические ограничения, которые с ней приходят, не будут решать судьбу фрискиинга. Это покажется банальным, но, пока люди весело проводят время на лыжах, ничто иное не будет иметь значения. Для тех, кто знает истинную сущность фрискиинга, он всегда будет формой искусства.

Я провел следующие несколько дней с парнями, катаясь на лыжах и выпивая. Все то время, пока не спал, я был рядом с Хенриком, но он уклонялся от вопросов про Олимпийские игры. Единственная вещь, которой он со мной поделился – это радость по поводу костюма, который сделала для него шведская сборная.

– Он 4XL, – сказал он гордо. – Возможно, даже чуть больше, чем мой костюм от Armada.

Необходимость формального интервью начала давить на мою совесть только на третью и заключительную ночь в Маммонте. Я играл в шахматы с Касабоном, смеясь над Vinnie Gagnier и Хенриком, разбиравшим видео с американских соревнований Freeskiing Open Big Air 2006, который один из них откопал в каком-то закоулке Интернета.

– А вот и Clarke. О нет, это Hathaway. Такой же костюм, чувак, – сказал Хенрик до того, как имя лыжника появилось на экране. У Vinnie было похожее свойство, как будто в его голове хранится микропленка с историей лыжного спорта. Они оба могут спонтанно произвести имя, важный момент или специфическую дату из самого пыльного прошлого. Послушать, как эти двое говорят о фрискиинге, было то же самое, что посетить эпистемологические дебаты между Хомским и Фуко о происхождении социального инакомыслия. Любая попытка с моей стороны внести свою лепту была бы тщетна.

Фил искусно обыграл меня в шахматы. Дважды. Я выиграл третью игру, обманув B-dog жертвенным конем.

– С Вами, как всегда, хорошая игра, господин, – тихо сказал Касабон, когда мы обменялись рукопожатием. – Теперь два-два, – добавил он, вспоминая партию, которую я выиграл в Брекенридже годом ранее.

– Да, но Shark Ducks, – встрял Хенрик, – получается, в Маммонте у вас 2:1, разве нет?

Это было классическое поведение, которое я ожидал от Хенрика, когда приехал. Ради вас он бы спал на полу, купил бы для вас обед, черт, – да он отдал бы что угодно, что у него есть, лишь бы вы ни в чем не нуждались. Особенно, если вы планировали получить это от Фила.

Я ткнул Хенрика под ребра и, усаживая его за кухонным столом и подсовывая в руку ему Капитана Моргана и кока-колу, сказал, что настало время интервью. Было приятно наблюдать, что Хенрик отрывается и время от времени выпивает. Лыжный спорт – это зависимость, и если говорить о привычках, то случается так, что одной можно ослабить другую.

Как только мы начали говорить, Хенрик замкнулся, вероятно, подозревая меня в моих журналистских способностях – та же самая причина, по которой он часто доверял мне как другу. Но поскольку Капитан Морган делал свою работу, Хенрик проявил себя наилучшим образом, и я больше не задавал вопросы, успевая лишь набрасывать куриные каракули на тетрадном листке, который вырвал из записной книжки B-Dog. Хенрик рассказал о переезде своей семьи из Стокгольма в Оре, когда ему было девять. Рассказал о том времени, когда вместе с двумя старшими братьями учился прыжкам на заднем дворе при свете лампы, выглядывающей из кухонного окна: «У меня были Head 131, у Оскара – Salomon Snowblades, а у моего самого старшего брата Филиппа были пластмассовые лыжи с завязываемым креплениями».

Хенрик вспомнил самое важное решение в его жизни: уход из школы в 16 лет. По воле Патрика, его учителя и тренера в Гимназии (шведский эквивалент спортивной школы), было проведен совет с мамой Хенрика, местным дантистом. «Они решили, что оставить школу в моем случае – это хорошая идея, таким образом, я мог путешествовать и кататься на лыжах», – рассказал он.

Родители поддержали каждый его шаг, но бабушка и дедушка думали, что это безрассудно – пытаться сделать карьеру в таком неустановленном спорте. Его олимпийская заявка, кажется, могла послужить доказательством для старшего поколения, которое могло не понимать спорт, еще неукрашенный традиционными лаврами.

Однако, традиции – едва ли то, что действительно волнует Хенрика. В конце концов, все сводится к страсти к любимому делу.

– Я просто хочу пойти туда и выложиться по максимуму, – сказал он. – Даже если бы скейтбордер смог бы это увидеть, то понял бы, что есть и крутые моменты в Олимпийских Играх.

Он сделал паузу, как будто ощущал нетипичность последующей клятвы.

– Я хочу изменить человеческое мышление. Я пойду в клуб в Стокгольме, и меня даже не впустят внутрь из-за того, как я выгляжу. Это крутое ощущение – знать, что шведы будут меня поддерживать, несмотря на то, что ненавидят, потому что я делаю это для них. А самое важное – делать это для людей, которые понимают, что сейчас происходит.

Интервью было закончено. Соответствующая эпитафия для поездки. Хенрик Харло: человек, который становится лицом лыжного спорта, сломает условности лыжного стиля и железный занавес Олимпийского устава, просто повторно соберет их согласно его собственному видению. Он уже сделал это тысячу раз. Он сделает это снова.

Теперь я знаю, что добавление фрискиинга в список олимпийских дисциплин – больше, чем просто неизбежное зло. Я уже могу видеть счет золотой медали в слоупстайле и кое-кого весьма конкретного рядом с ним. Знакомый облик с прической из дредов. Восторга на этом лице будет хватать сполна, но я надеюсь, будет и кое-что еще. Элемент хитрости, возможно. Улыбка, которую заметят все, но поймут лишь немногие.

По материалам: The Education of Dollo: Henrik Harlaut is your 2013 Skier of the Year - Freeskier Перевод: Twintip.ru - горнолыжный портал ньюскул фрирайд